Они сидят в просторном чистом классе и ждут, когда это все уже закончится. В школе недавно был ремонт, но цвет стен и новая доска успели надоесть. Они смотрят в экраны смартфонов и проклинают учительницу, которая попросила их задержаться для важного объявления. Это объявление сделаю я. Я вхожу в класс, вижу легкую враждебность и насмешливость в их глазах, потому что они уже заранее наплевали мне на голову, еще даже до того, как я вошла. Я хочу предложить им участие в международном проекте. Его цель – формировать гражданскую активность молодежи, которая в будущем хочет связать себя с журналистикой или общественной работой, хотя это условие совершенно не обязательно. Звучит жирно и уныло. Прежде чем начать рассказывать о проекте я задаю им один простой вопрос.
— Что вам интересно?
В моем воображении возникают возгласы, на деле – тишина. Они смотрят на меня или в пустоту, пытаясь выдавить из себя ответ, но ничего не получается. Не слышно ни «двача», ни футбола, ни компьютерных игр. Подсказываю:
— Ну вы хотя бы «Вконтакте» сидите? Может быть, музыку слушаете?
Взгляд проясняется. Ведь никто из них не подумал, что сидеть «Вконтакте» может быть их единственным и любимым делом. Начинается слабый гул на тему конкретных пабликов. Фокус не удался, так как ожидания мои были завышены. В их возрасте (14-15 лет) я уже не первый год играла в группе, набивала мячик для сокса 60 раз, рисовала скетчи, сочиняла тексты на английском языке, слушала тяжелый рок, пыталась поставить ирокез, путешествовала, учила немецкий и фотографировала. Говорю это не ради хвастовства, а чтобы объяснить свое недоумение. Вокруг меня всегда были активные ребята, для которых движуха – естественная среда обитания. Иначе бы школа превратилась в невыносимое место. Я всегда понимала, что необходимо чем-то заниматься и интересоваться, чтобы не завязнуть в болоте. Но, стоя по другую сторону баррикад, я увидела эту самую мутную тину, из которой торчали головы подростков.
Кадр из к/ф «Класс коррекции»
Несмотря на неудачное начало я продолжаю рассказывать о цели своего визита к ним. Упоминаю о проектах, которые им предстоит сделать, если они согласятся участвовать, но это слово, словно от гигантов Лессинг, отскакивает от них. Как те не понимали феномена враждебности, школьники не понимают значение слова «проект», они отвергают его. Я не отчаиваюсь и привожу примеры тех самых проектов, которые они могли бы осуществить. На ходу придумываю вариант: провести день анти-школьной формы. На их лицах сомнение, страх и немного интереса, но в основном безразличие. Такие разговоры слишком смелые для них, они чувствуют опасность наказания даже за такую неподобающую мысль, хотя пока что ничего не сделали. Я понимаю, что уже по щиколотку стою в их болоте и чувствую их лень издалека. Даже мне самой становится скучно им об этом рассказывать, потому что мои слова не слышат. Они думают о том, что если откажутся участвовать, то их накажет учитель, а иной мотивации у них нет.
Смотрю на них и пытаюсь понять причину этого отторжения, которая кроется в простом: школьникам никогда ничего не доверяют. Среднее образование в СНГ словно суетливая жена, которая не позволяет мужу пропылесосить, потому что считает, что сама справится лучше, хотя секрет заключается в том, чтобы осмелиться поручить – и он научится. Учителя приучают нас к однообразному способу познания, который заключается в том, чтобы слушать и делать все по образцу, не выходя за рамки. Этим беспомощным ребятам, которые стали такими из-за школы, никогда не доверяют самостоятельную работу, не поручают делать личные проекты, не рассчитывают на их творческий вклад, будто заранее ставя на них клеймо. Когда они слышат о задании, связанном с полной свободой, они впадают в панику, потому что никогда ранее этим не занимались. Им необходимо, чтобы кто-то руководил ими, указывал, что делать и как, они не уверены в себе и правильности своих действий и мыслей. Даже на уроках литературы при обсуждении произведения есть лишь один правильный вариант ответа – учительский, хотя в таких случаях не существует понятия правильности мнения. Как следствие – неспособность молодого поколения мыслить и приходить к собственным выводам, ведь все школьное время они подстраивались и выдавали лишь то, что от них ожидает учитель.
«Страна лентяев». Питер Брейгель
И все это несмотря на то, что человек лучше всего обучается чему-то, генерируя мысли эмпирическим способом познания. Из русскоговорящих детишек воспитывают одинаковых машин, не интересуясь их внутренним наполнением. Школа – это тяжкий труд, бремя, каторга длиной в одиннадцать лет, от звонка до звонка. И дело тут не в том, что материал подается с неинтересной стороны. Ребенок – это исследователь, а постсоветская школа отнимает у него возможность исследовать. «Марь Иванна» подаст все на блюдечке, не объясняя зачем нужна та или иная формула, почему герой хороший или плохой, да еще и прикрикнет, если ты не понимаешь или не согласен, ведь ты задерживаешь молчаливую безразличную массу. Массу все устраивает, ведь преподавательница все скажет за них. На уроке можно просидеть незамеченным и отмолчаться, держа под партой телефон. И проблема того, что учитель не способен уделить внимание каждому отдельному ученику, кроется в одинаковом изучении всех предметов сразу. Западная система — выбор того, что нам самим интересно, — куда эффективнее. Отсюда и берется безразличная жидкая масса юных особ, которые ненавидят предметы, что насильно впихиваются им в головы и будут успешно забыты после сдачи экзамена.
При этом в школах всегда находятся несколько маргинальных учеников, которые, к несчастью учителей, видят все изъяны системы и не хотят ей подчиняться. Зачастую они трудолюбивы, ответственны, но они же и страдают от этих качеств. Они пытаются привнести что-то новое в рутину, но чаще всего наталкиваются на стену из игнорирования и запретов. Они слишком взрослы и сознательны для среды, в которой вынуждены расти. И тогда эти юные особы находят себя в компаниях постарше, таких же маргинальных и бунтующих. Там их воспринимают как равных, выслушивают и поддерживают все инициативы. Родителям же остается сокрушаться о том, что их чадо идет кривой дорожкой, источает запах сигарет и неповиновения. Но на что не пойдешь от всеобъемлющей скуки? Так откуда взяться гражданской инициативе среди взрослых, если уже в детстве инициатива не приветствовалась и пресекалась на зачаточном уровне? «Это слишком прогрессивно для нас», «лучше бы домашнее задание делал», «отвлекаешься на ерунду». Примерно это мне в школе и сказали, когда я не выходила на заветную девятку по химии, к которой у меня не было ни способностей, ни любви. А причиной неуспеваемости было названо то, что я слишком много времени уделяю школьной музыкальной группе, которую мы собрали со старшеклассниками, единственную в своем роде. Да и вспоминая о нашей группе, стоит рассказать, как нам запрещали выходить на сцену в майках и джинсах, предлагая рубашки и брюки, просили приносить переводы текстов песен, чтобы идентифицировать там крамолы, и делили песни на «веселые» и «грустные». «Грустные» обычно не подходили.
Но вернемся к началу: я фактически стою на месте преподавателя и вижу те самые взгляды, которые не изменились спустя годы моего обучения. Издалека все кажется лучше, чем оно есть на самом деле. Перед тем, как войти в класс и предложить делать злосчастные «проекты», мне казалось, что уж теперь-то в школах все иначе, лучше, прогрессивнее. Скрепя сердце, соглашаются почти все: уж очень уговаривает учительница, а они боятся ее обидеть (так мне и говорят). Когда настает пора назначить первую встречу, чтобы начать работу, они повально игнорируют мои сообщения, не имея смелости даже сказать мне, что отказываются от участия. В результате из почти тридцати человек, обещавших мне в классе активную работу и интересные проекты, осталась только одна девочка.
В чем страх? В слове «работа». Если бы я сказала, что буду приходить к ним раз в неделю, чтобы рассказать кулстори, а они посидели бы «ВКонтакте», желающих было бы побольше, ведь это привычный образ их обучения: учитель разглагольствует – они молчат и расслабляются. Здесь же я говорю, что уже с первого занятия (которых всего должно было быть четыре) они должны будут начать работать. Это страшно, это скучно, это слишком сложно. Намного приятнее плыть по течению, перекатываясь из школы в университет, а потом на работу, где над тобой всегда будет стоять человек с метлой в руке и дедлайном на языке. И не будет вариантов, выполнять задание или нет, ведь истребить лень может только чувство неизбежности. Инициатива – это слишком прогрессивно для нас, это для тех сумасшедших, которым нравится их дело, а мы к ним не относимся. Мы отсидимся до последнего звонка.
