Бродский – личность во многом уникальная. Он является последним на данный момент русским нобелевским лауреатом (1987), человеком, получившим профессорскую кафедру в американском университете, не имея никакого образования, кроме среднего, поэтом-лауреатом США в 1991-1992 годах, и… Список регалий Бродского можно продолжать до бесконечности, но гораздо интереснее попробовать приблизиться к пониманию феномена Бродского – почему именно ему было суждено стать последним великим русским поэтом страшного ХХ века?
Говоря о творчестве Бродского, следует сразу отметить главное, что увидит любой внимательный читатель в его стихах – это тотальное одиночество, словно пронизывающее весь его жизненный путь.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Это одиночество Бродского выглядит рукотворным, самовоспроизводящимся. Состояние «внутренней эмиграции» было для него единственно возможным в стране, где царила суровая государственная идеология, где любые проявления инакомыслия жестоко карались. Не миновала эта чаша и Бродского – он был арестован по обвинению в тунеядстве и приговорен к 5 годам ссылки на севере. Наказание отбывал в деревне Норенская Архангельской области. Процесс над Бродским стал одним из факторов возникновения правозащитного движения в СССР. В частности, на одном из судебных заседаний между поэтом и судьей произошел такой диалог, демонстрирующий абсурд советской системы:
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это… (растерянно) от Бога…
Пожалуй, в этом и заключается своеобразная творческая установка Бродского – идти против течения, своим путем, самостоятельно нащупывая дорогу. И именно поэтому человек, никогда открыто не выступавший против советского государственного строя, был очень нелюбим системой – во всей его жизни словно бы ощущалось нечто чуждое духу коллективизма и коммунизма.
В 1972 году поэта вызвали в ОВИР и предложили выбор – либо немедленная эмиграция, либо «горячие денечки», что означало заключение в тюрьму или психбольницу. Бродский выбрал эмиграцию, и 4 июня 1972 года вылетел в Вену. Вылетел, чтобы никогда больше не вернуться на родину. Ему запретили даже похоронить родителей. Здоровье Бродского тоже оставляло желать лучшего – первый сердечный приступ случился у него еще в знаменитой тюрьме «Кресты», где будущий нобелевский лауреат ожидал отправки на север. В дальнейшем у него случились четыре инфаркта, последний из которых и стал причиной его смерти. Смерти безумно ранней для человека такого яркого изобразительного литературного таланта, коим обладал Бродский. Невероятные образы и метафоры, блестящее умение анализировать происходящее, тонкая, едва уловимая ирония – черты творчества, позволившие Бродскому получить признание вначале на Западе, а потом и на родине. Признание, к которому он никогда особенно не стремился и даже слегка его сторонился. Даже свою Нобелевскую речь он начал такими словами:
«Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко — и в частности от родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии, — оказаться внезапно на этой трибуне — большая неловкость и испытание».
После этого Бродский, словно извиняясь, перечислил тех, кому не довелось стоять на этой трибуне, тех, кого он считал более достойными этой награды. Всего было названо пять имен: Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Анна Ахматова, Роберт Фрост и Уистен Оден. К слову, после эмиграции именно Уистен Хью Оден помог ему «войти в западные литературные круги», за что Бродский было ему глубоко благодарен до конца своих дней. Благодарность эта выразилась и в переводах произведений Одена на русский, ставших впоследствии каноничными: «Похоронный блюз», «Меня обвиняли во всем, окромя погоды…» и «Памяти Йетса». Вообще наследие Бродского-переводчика изрядно недооценено. Гениальные переводы стихов Чеслава Милоша (с которым Бродский долгие годы дружил) и Циприана Норвида выделяются из большого массива переводов польской поэзии точностью и музыкальностью. Переводить польскую поэзию на русский сложно из-за разности в стихотворной рифме, но у Иосифа Александровича это получалось виртуозно. Стоит вспомнить хотя бы «Дитя Европы», одно из программных стихотворений Милоша. Также малоизвестны английские стихи Бродского, например, «Bosnia Tune» и «To me daughter», обладающие немалой художественной ценностью.
Обидно от факта, что творчество Бродского стало для современной молодежи всего лишь модным течением, «мейнстримом». Думаю, что настоящее осознание литературной важности этого поэта придет в Россию и соседние страны только тогда, когда большинство «читателей» прочтет что-то кроме «Не выходи из комнаты».
Творчество «русского поэта, английского эссеиста и американского гражданина» нам еще предстоит открыть, ибо оно по-настоящему неисчерпаемо. Так, документы из личного архива Бродского будут открыты еще только через тридцать лет. Исследователи подозревают, что там может быть немало неизвестных стихотворений великого поэта.
Понадобится еще много лет, чтобы осознать важность Бродского для русской культуры. Большое видится на расстоянии, и это пример именно такого случая.
