Сейчас, когда полки магазинов заполонили в основном многотомные (и монотонные), однообразные фэнтезийные сериалы и коммерческий ширпотреб, мало кто идет наперекор издательским требованиям и продолжает писать не ради гонораров, а ради необходимости самовыражения. «На жизнь я зарабатываю другим способом», говорит мой собеседник, известный писатель из Санкт-Петербурга Юрий Погуляй. Автор восьми романов и почти полусотни рассказов попробовал себя в самых разных жанрах, от классического приключенческого фэнтези до хоррора и постапокалиптики. О том, как обстоят дела в современном книгоиздании, творческом кризисе и собственном читателе мы и решили с ним поговорить.
Обычно в начале интервью у писателя принято спрашивать, как пришла идея начать творить. Не могли бы и вы вкратце рассказать об этом? Может, помните момент, когда написали первый рассказ и как это произошло? И что побудило к этому — что-то в окружающем мире или прочитанные/просмотренные вещи?
Ребенком еще начинал. Шут его знает, сколько мне лет тогда было, но опасаюсь, что первым толчком оказалось тщеславие. Были ранние сборники американской фантастики, которые приносил домой отец, и там в конце книги про каждого автора что-то писали. Мол, родился, женился, написал и всем понравилось. Почему-то хотелось, чтобы и про меня когда-нибудь такое написали. Второй толчок был «мечтательский». Я представлял себе волшебные миры, благородных рыцарей, прекрасных дев и прочие классические приметы героической фэнтези. Хотелось как-то пропустить это через себя. Создать своих героев, свой мир. Ну и как-то пошло. Самой круто подтолкнувшей к писательству книгой оказалась «Рунный посох» Майкла Муркока. Я не знаю, почему. Одна из первых, наверное.
Свой первый рассказ уже и не вспомню. Знаю, что в девятом классе писал роман о том, как все взрослые ушли, и банды байкеров захватили Петербург. Постапокалипсис полового созревания.
Дебютным романом у вас была «Команда». На сайте «Лаборатория фантастики» к нему есть ваше примечание о том, что издаваться он больше не будет. Расскажите, как возник замысел романа, как он писался и почему ждать нового переиздания не стоит.
«Команда» – это сборник повестей, которые объединились в книгу под нажимом одного знакомого. Она слишком личная, в ней чересчур много глупой юности, легкости, воздушности. Отчасти это здорово, но сейчас я не могу читать ее без содрогания. Возможно из-за того, что спустя какое-то количество лет начинаешь считать себя «раннего» идиотом. Иначе смотришь на свои убеждения. Это печалит. Роман же возник из туристического похода. Почти все персонажи родились из группы друзей, как-то раз отправившихся по Карельскому перешейку пешком, на неделю. Первый «дикий» выход для большинства. Из этого много чего получилось. Целая эпоха в жизни. Постепенно изначальная повесть обросла другими, их ждали «участники» и писалась она для них. Мне думается, что «Команда» и должна была остаться чтением для «своих». Да, у нее оказался самый большой тираж, но она слишком наивная. Даже для меня, скучающего сейчас по такой легкой наивности.
Кстати, вот это интересная тема – из чего рождаются произведения? Что на вас сильнее всего влияет и что заставляет писать? Это какие-то ощущения из жизни – те же походы, личные переживания – или произведения других авторов? И можете ли вы вообще не писать, либо это уже невозможно?
Из образов, ассоциаций, опыта. «Ледовые истории» родились (вылупились) под песню «Капитан Арктика», «Мертвая пехота» (отдельный роман из межавторского цикла «Ветер войны» в стиле космического фэнтези) – давно тревожили картинки по Вархаммеру и Старкрафту. У многих книг был толчок какой-то. Не просто «надо сесть и написать». Появляется картинка, которой хочется поделиться или же нарисовать свою, для себя. Не писать могу легко. По-моему, с 2007 по 2012 сделал огромный романный перерыв. Или 2011?.. И мысли были, и идеи, но всегда находилось что-то поважнее. Со временем начинает грызть жажда сочинительства, но жизнь иногда помогает ее утолять и без писательства.
А что вообще повлияло на вас сильнее всего как на писателя? То есть помимо того же «Рунного посоха» — какие авторы, фильмы, может быть, музыка? Либо все шло плавно и серьезных внешних факторов не наблюдалось?
Сложный вопрос. Меня долгое время раздражало веселое и разухабистое фэнтези, где всегда есть хорошие (с которыми ассоциирует себя автор и читатели) и плохие, служащие для самоутверждения автора. Хотелось добавить реальности, вдумчивости. Хотелось, чтобы читатель понял – нет добра и зла. Есть обстоятельства. Возможно, таких книг мне не попадалось – и этот факт толкал на написание собственных. Сейчас же, наоборот, хочется уйти от реальности и погрузиться в мир, где вечно играет Enigma.
Так что, наверное, все шло плавно.
А откуда такой интерес к темным сторонам реальности? Ведь большинство ваших произведений наполнены мрачной атмосферой, хотя сами вы человек достаточно контактный, не мизантроп. Как так получается?
Ну, людей я недолюбливаю, скажем так. Легко иду на конфликт и только за последние пару лет стал понимать, что хороших людей больше, просто плохие заметнее. Хочется показать окружающим, что минутное проявление нашей слабости может сломать кому-то жизнь, и нашу жизнь точно так же может угробить не злой умысел, а наша секундная блажь.
Выходит, творчество – это результат вашего мировосприятия? Трагичного видения мира, что ли?
Я думаю, да. Комплексы наоборот – я не гашу их героической сублимацией, а раздуваю.
А бывали моменты, когда хотелось все бросить и перестать писать вообще?
Да сейчас я близок к этому.
Почему же?
Вместо жизни, вместо текста получаются какие-то буквы, суррогат. Я словно пытаюсь рассказать о том, чего не понимаю.
Возможно, просто временная утрата вдохновения?
Да черт его знает. Может, кризис среднего возраста. Я сейчас пытаюсь написать чистое, доброе фэнтези, старательно вычленяя чернуху, чтобы в этом мире хотелось жить. И все кажется вымученным.
Так может, и не нужно себя заставлять? Ну вот представьте, что было бы, если бы Sex Pistols взяли и заиграли джаз? У каждого своя дорога, вы так не думаете?
Я думаю, нужно попробовать все. Скучаю по красивым, добрым и небанальным историям. Да и сама суть фэнтези – некий эскапизм, бегство от проблем. Сейчас очень хочется чего-то незлого.
Как вы считаете, жанры фэнтези и хоррора сейчас востребованы у отечественного читателя? Переживают ли они свой ренессанс?
Вряд ли. У них есть определенная аудитория, но вкусы меняются. Возможно, когда-нибудь у нас зажжется хоррор. Пока не вижу особых предпосылок.
Как по-вашему, общий уровень качества фантастики в наше время снизился?
Думаю, да. Не знаю, как так получилось и где начинается грань «вот это качественная фантастика», но большинство попыток читать авторов нашей современной волны провалилась. Я не хочу видеть, как автор самоутверждается в книге. Я хочу видеть другие миры и слушать интересные истории.
Считаете, что часто в книге автор сублимирует свои тайные желания и комплексы? Такие Мэри и Марти Сью?
Да-да, когда герой унижает хулиганов, когда-то обидевших автора.
Какие отношения у вас складываются с издательствами? Долго пришлось пробиваться к печати? И как думаете, когда было проще напечататься – раньше или теперь?
Пробивался недолго. Так вышло, что отказ получил только на четвертый роман, и то его взяли в другое издательство. Сейчас напечататься, думаю, легче, но оставить след сложнее. Кто тебя заметит среди сотен и тысяч авторов с одинаковыми обложками? Если нет хорошей раскрутки, остается надеяться только на удачу.
Достаточно избитый вопрос, но все-таки хочется его задать – каким вы представляете себе своего читателя? И отличается ли он от читателя Лукьяненко, Панова? Или вы не задумывались над этим вопросом?
Мой читатель – человек сомневающийся. Думающий. Возможно, разочарованный в чем-то. Ищущий. В первую очередь, это мой единомышленник. Наверное, так. Не думаю, что корректно отличать читателя по предпочитаемому автору, так что не стану это делать.
А часто ли приходиться копаться в себе по жизни? Ваш герой Эд из «Ледоходов» постоянно рефлексирует, рассуждая, правильно он поступил или нет. И в тоже время его окружают люди, редко сомневающиеся в своей правоте.
Раньше копался, сейчас уже значительно реже. Мои герои не обязательно имеют мои черты, своими чертами я наделяю злодеев.
И почему так происходит?
Без понятия. Может, потому что читатель ждет, что автор и герой похожи? А я такой бац – и удивил его! А может, это такой метод самокритики.
Какое, на ваш взгляд, в данный момент вы занимаете место в отечественной фантастике?
Думаю, я типичный середнячок. Хочется, конечно, нишу посолиднее, но кто-то ведь должен быть таким, как все. Кстати, на тему середнячка – меня в развлекательной литературе всегда расстраивала роль простого человека, эпизодического персонажа. Если ты не герой – значит, ты просто выдаешь герою квест. Это несправедливо. Я стараюсь видеть жизнь в каждом персонаже своих книг.
Такая своего рода тема «маленького человека» в фантастике?
Может быть и так. Мир – это миллионы соприкасающихся вселенных. Считать, что кроме мира героя больше ничего нет, скучно и ничему не учит в жизни.
Как относитесь к фантастическому фэндому?
С легкой завистью. Я бы хотел чувствовать себя там своим, но, увы, не получается. Всегда что-то мешает. С кем-то общаться стесняюсь, думая «он, небось, решит, что я хочу ему впихнуть что-то свое почитать», кто-то, возможно, думает что-то подобное обо мне. Много факторов. При этом мне не нравится дробление фэндома на тусовки, но другого я не видел.
Писатели люди ранимые?
Думаю, да. Они могут цинично рассказывать о том, какие они равнодушные и толстокожие, но писательство не может быть интересно равнодушному по определению.
Существует один деликатный момент. Есть писатели, которые откровенно признаются в том, что пишут развлекательное чтиво ради денег. Даже мэтры вроде Майкла Муркока или Пирса Энтони не скрывают коммерческой направленности многих своих вещей. Или же, когда мы видим, что издательство создало межавторский проект по «Дозорам» Лукьяненко – понятно, зачем это было сделано. Туда же можно отнести Глуховского с его «Метро». Но вы еще раньше заявляли, что пишете не ради гонораров. Тогда зачем – просто оттого, что не можете не писать? Или чтобы донести до читателя собственные мысли, переживания?
У вас бывало такое чувство, когда при чтении становится хорошо? Вот просто забываешь обо всем и читаешь? Как в детстве. Помню, бабушка рассказывала мне о лосе, который провалился на озере под лед, и с трудом выбрался. Без понятия, откуда тот образ — он по сей день со мною. Мне хочется делиться такими же образами, которые иногда приходят в голову. Хочется, чтобы кто-то испытал эмоции схожие с тем, что испытал я, думая об этом. Создать хороший якорь в жизни, впечатление. И перевести образ из разряда «его видел только я» в мир книги. Поделиться им, что ли? Получилось – хорошо. Получилось достучаться до читателя – здорово. Понравилось – ну вообще замечательно.
А часто нравится то, что получается в результате?
Бывает, но, к сожалению, не всегда. Четверть третьих корсаров (заключительная часть «Ледовых корсаров») я удалил, поняв, что мне не нравится, куда и как пошла история. Что тот образ, который хотелось вложить, становится натянутым, неестественным. Потому решил вынашивать заново, собирать чувства.
Вы же начинали с героического фэнтези, если не ошибаюсь?
Да, можно сказать и так. Хотя уже там главными героями были наемники.
Это не привет Глену Куку с его Черным отрядом (цикл произведений темного фэнтези «Хроники Черного отряда», сделавший Кука популярным во всем мире, и, в первую очередь, в СНГ)?
Часто с ним сравнивали, но нет. Просто всегда был интересен образ наемника. Не бегущего при опасности, как оно часто бывало на самом деле, а с профессиональной честью. Да, за деньги, но до конца.
И продолжали писать романы в этом направлении, пока не появилась «Мертвая пехота»?
Не совсем так. В «Землях» (роман «Счастливые Земли», также написанный в жанре темного фэнтези) я уже действовал с мыслью, что не всем быть героями. В дилогии о мире Братства (романы «Именем Горна?» и «Братство чародеев») было несколько идей, которые хотелось реализовать (добро становится злом, зло становится добром). То есть героики там, наверное, не было. Я вообще стараюсь делать разные книги.
А как произошел такой резкий скачок к космической фантастике? И трудно ли было перестраиваться из одного жанра в другой?
Нет, совсем не трудно. Я писал рассказы на тематику будущего и до этого. Мало того, они почему-то всегда были успешнее моего фэнтези. Да я и хотел написать нечто темное в жанре боевой фантастики. Звезды сошлись — и готово.
Что, по-вашему, проще написать – хороший рассказ или хороший роман (если не принимать во внимание объем, естественно)?
Я, боюсь, буду оригинален. Считается что рассказ сложнее, мол, нужно много править, каждое слово заметнее. Но мне кажется, что хороший роман сложнее. Да и интереснее.
Как родилась идея создания цикла «Ледоходы»?
Случайно и нелепо. Я услышал где-то песню группы Вельвет «Капитан Арктика» и наружу выбрался образ мира вечных льдов, по которому путешествуют заколдованные ледоколы с проклятыми капитанами. Я написал рассказ «У тела снежного кита», чтобы погрузиться в этот мир. Почувствовать его. Так себе рассказ, как мне кажется, но он имел небольшой успех. И потом уже взялся за большую форму. Писал для себя, думал, что не пристрою никуда (мне казалось это жестким неформатом). Но удалось.
Вы, кажется, в одном из интервью, что роман давался тяжело. Почему так?
Тяжело давалась вторая часть. Вот там я вымотался сильно. И из-за атмосферы, и из-за того сколько мотивов и характеров столкнулись разом. Да и дальше были эпизоды, которые дались очень тяжело, с переживанием. Когда пишешь и думаешь «что же ты творишь-то, зачем так-то», а иначе история развиваться не хочет.
Чего боится Юрий Погуляй?
Погуляй боится множества вещей. Как нелепых, так и нет. Но иногда мне кажется, что больше всего я боюсь того, что бесконечность конечна. Может быть, это страх смерти так выражается. Надеюсь, со временем пройдет. Лет в пятнадцать было хуже, сейчас уже страхи пообтесались.
